Он окормлял воинов Белого движения в годы междоусобицы в России и собирал помощь для Красной армии во время Второй мировой, покинул Родину, чтобы… оставаться епископом Московского Патриархата и получить прозвище «красного архиерея»… Жизненный путь митрополита Вениамина (Федченкова) только на первый взгляд кажется противоречивым: владыка был цельной личностью и твердо следовал всегда своему неизменному призванию – служить Богу и народу Божию. Об уроках жизненного пути и личности митрополита Вениамина (Федченкова), о том, почему он оказался в Белой армии и как оценивал то, чему был свидетелем, о роли пастыря, как ее понимал и воплощал владыка Вениамин, мы беседуем с церковным историком профессором Алексеем Константиновичем Светозарским.
– Алексей Константинович, какие главные уроки мы можем извлечь для себя, знакомясь с личностью митрополита Вениамина (Федченкова), его письменными трудами?
– Владыка Вениамин, как никто из его современников, чувствовал то время, в которое жил. И он делал выводы, которыми можем воспользоваться и мы. Обращаясь к его трудам, мы видим, прежде всего, очень непредвзятый подход к событиям и людям. Воспоминания владыки Вениамина очень интересны, они являются важным историческим источником. Но мемуаристика всегда очень субъективна. И хотя владыка Вениамин бывает и субъективен, но он, в отличие от многих своих современников, никогда не бывает высокомерен. Он приводит слова одного святого старца, к которому обращался за советом. На вопрос: как нужно относиться к человеку? – старец ответил: с благоговением. И вот это очень важно. Все те люди, с которыми встречался владыка Вениамин на своем жизненном пути, предстают в достойном свете. Он мало о ком говорит с тенью неприязни.
Что касается «трансформации» его взглядов… Нужно понимать, почему это происходило. Владыка был воспитан в монархических патриотических убеждениях. При этом он был очень предан Церкви. И вот мы видим, что он делает выбор в пользу Белого движения, покидает пределы Отечества. Но когда враг нападает на нашу Родину, владыка однозначно встает на сторону сражающегося народа. Причем народа, живущего той идеологией, которая была для него неприемлема до конца – это я могу сказать с уверенностью на основании исторических документов. Никогда он никакими симпатиями к коммунистической идеологии не отличался.
Еще очень важный момент: владыка Вениамин отличал преходящее от вечного. Главным и центральным для него была православная вера. Для него важным было не то, сохранились ли формы прежней – старой русской жизни, как было принято говорить его современниками о дореволюционной России. Главным было то, что сохранилось Православие. Это было самым важным для него: Православие, которое было живо в народе. А не на государственном уровне или каком-то еще.
– Владыка Вениамин был очень храбрым человеком. Видел своими глазами расстрел юнкеров в Московском Кремле, сам чудом остался жив; был в Крыму, встречался с генералами на передовой; поддержал Московскую Патриархию, когда большинство церковных иерархов отвернулось от нее…
– Да, он был храбрым человеком. Он не побоялся вступить в Белое движение. И что особенно важно: он был белым архиереем. Потому что у нас иногда пытаются это заретушировать. Тут был момент однозначного выбора. Причем он пишет в своих воспоминаниях о том, что они, монахи и епископы, брали на себя обязанность служить, например, благодарственные молебны, когда Белая армия занимала города. Так выгораживались женатые священники, у которых были семьи, дети и которые, несомненно, должны были бы «расплачиваться» за это потом, когда власть менялась. Владыка Вениамин это понимал. Понимал, что власть может перемениться. Так что в этом он проявлял себя, несомненно, как человек храбрый.
Что касается расстрела в Кремле. Там были расстреляны солдаты 56-го полка. Когда в Кремль вошли две роты юнкеров и солдаты, принявшие сторону большевиков, стали разоружаться, они вдруг увидели, что юнкеров-то мало, и попытались свое оружие не сдавать, а те, кто уже сдал, захотели опять им завладеть. С Троицкой башни Кремля по ним ударил пулемет. Погибли не только эти солдаты, вставшие на сторону большевиков, но и юнкера. И у митрополита Вениамина есть такой момент в воспоминаниях: «и вот стояли мы над братскими трупами». Трагическое ощущение гражданской войны. Трагическое ощущение междоусобицы.
Вспоминая о том времени, когда он был в Москве в октябрьские дни 1917 года, он говорит, видимо, тем самым выражая мнение большинства участников Поместного Собора: конечно, наши симпатии были на стороне юнкеров, вот этих молодых людей: там были и студенты, и гимназисты, и кадеты, и курсистки. Но, тем не менее, пишет владыка, мы и остальных воспринимали как своих. У него уже в самом начале было ощущение, что происходит братоубийство.
А что до его личного мужества, то, конечно, в эмиграции, в той довольно взвинченной, напряженной атмосфере, когда разделялись семьи по признаку политическому, по признаку юрисдикционному (там было три православных юрисдикции, как мы знаем), он занял очень четкую позицию. Владыка Вениамин поддержал митрополита Сергия, которого знал очень хорошо лично: тот был его ректором в то время, когда будущий владыка Вениамин обучался в Санкт-Петербургской духовной академии, а в бытность владыки Сергия на Финляндской кафедре, владыка Вениамин был его секретарем. И он всегда испытывал большое уважение к нему и старался придерживаться той линии, которую митрополит Сергий избрал. Хотя и переживая принятие так называемой Декларации 1927 года, которую он подписал не сразу, а проходя сорокоуст. Сорок дней владыка Вениамин служил Литургию. Есть его дневник, он так и называется «Святой сорокоуст». В нем он записывал те мысли, которые пришли ему в голову, легли ему на душу, когда он совершал Литургии целенаправленно для того, чтобы понять для себя этот вопрос, чтобы получить некое прояснение свыше. Там есть один очень интересный момент. Он пишет о явлении ему во сне патриарха Тихона, который произносит слова: «Послужи народу». Я думаю, что тут имеется в виду народ Божий, народ православный. Владыка Вениамин руководствовался именно этим.
– Решение поддержать патриарха Сергия тоже было не из простых?
– Безусловно. Сейчас мы может ретроспективно говорить о разных течениях, о разных направлениях в Православии. Как-то мы стараемся это уже покрыть любовью задним числом. Но ведь для владыки Вениамина люди, отделившиеся от митрополита Сергия, а по сути – от патриарха, были раскольниками. А в эмиграции было очень тяжело. К нему приклеили кличку «красный митрополит», для которой нет решительно никаких оснований. И он мужественно и во Франции, и во время служения в Америке нес этот крест, являя верность каноническому священноначалию.
– Владыка Вениамин с большой любовью и теплотой вспоминает героизм солдат, рассказывает о личных встречах с генералами. Вот цитата из его книги: «Один полковник, командир танка, совершенно спокойно рассказывал, что он был ранен уже четырнадцать раз, а завтра выйдет на сражение первым… И такие герои были почти везде!»
– И это тот самый полковник, который говорил и о своем неверии. А что касается героизма, поражает другое. Владыка Вениамин пишет свои воспоминания в 1943 году, адресуя их советскому дипломату. И в этих воспоминаниях он утверждает: да, надо признать, что белые тоже были героями. А вы только представьте себе, какая была за четверть века существования советской власти героизация красных героев! Один из героев воспоминания владыки Вениамина – крымский генерал Слащев. Еще он описывает мальчиков-юнкеров, которых посещал на Перекопском валу. Он отдает им должное как людям мужественным и самоотверженным. Для него очень важно, чтобы человек был мужественным и самоотверженным.
– Тем не менее, храбрость и мужество не спасли Белую армию. Почему?
– Мне лично об этом трудно говорить. Я могу только сказать словами владыки Вениамина, насколько я смог их запомнить. Беда Белой армии, как считал владыка Вениамин, заключалась в том, что люди духовно не горели. И все его усилия были направлены на то, чтобы возжечь такой духовный огонь, некое духовное горение. Он был пастырь армии. Делая выбор в пользу белых, вступая в борьбу на стороне белых, он стал епископом армии и флота. Он последний глава военного духовенства. Его очень огорчало равнодушие. И он видел не только моменты морального разложения Белой армии, но и движение в сторону борьбы ради борьбы, когда всё уже подчиняется законам кровавой бойни. Он пытался армию из этого вывести.
– С исторической точки зрения насколько ценны и, может быть, уникальны воспоминания митрополита Вениамина о Врангеле и других представителях Белого движения?
– Они, с одной стороны, как и всякие воспоминания, субъективны. И они очень самобытны. Это очень необычный взгляд на историю, на происходящее, на те события, участником которых судил ему быть Господь. Там есть потрясающая, на мой взгляд, фраза. Она до конца еще не осмыслена. Владыка много говорит о соотношении белых и красных. В одном месте он пишет: это была война интеллигенции против русского народа. Здесь владыка Вениамин одним из первых что-то приоткрывает. Его осмысления имели ведь и конкретные последствия. Он стремился на Родину, он любил свою Родину. Отдав должное старой России, которую, несомненно, любил, к которой был привязан, которой был обязан формированием своей личности и каких-то своих особых приоритетов, он сумел увидеть, что жизнь продолжается. Он понимал, что народу нужно служить вне зависимости от того, какой существует режим. Это и побудило его вернуться на Родину. Кстати, большинство православных епископов за границей этого периода – времени после Второй Мировой войны – вернулось в Россию.
– Как и он сам…
– Да. Очень немногие из них были подвергнуты репрессиям, как, например, Нестор (Анисимов). Но для этого были определенные основания.
– В своей книге «На рубеже двух эпох» владыка Вениамин, рассуждая о полуострове Крым, пишет: «Но не так думали мы, белые, то есть многие из нас». Почему все-таки он сам себя называл белым?
– Это был его личный выбор. Мы как-то привыкли прятаться за словами, что Церковь над политикой, выше политики. А он посчитал необходимым вступить в Белое движение, потому что, как ему тогда казалось, оно защищало те идеалы, в которых он был воспитан. Это были свои, это были родные, это были близкие. И он был белым архиереем, потому что часть духовенства хранила нейтралитет.Пишет владыка Вениамин и о том, что патриарх Тихон, заметивший его, тогда еще архимандрита, как деятельного участника Поместного Собора 1917–1918 годов, очень огорчился, когда узнал, что он вступил в Белое движение. Потому что к тому времени уже появилось послание патриарха Тихона от 25 сентября, на память преподобного Сергия (8 октября н.ст.), 1919 года о неучастии духовенства в междоусобной борьбе. Патриарх, заботясь о духовных лицах или проводя линию церковно-политическую, призвал не участвовать. А владыка Вениамин сделал этот решительный шаг.
Я думаю, что сделал он его еще и потому, что был свидетелем событий с самого начала революции, даже не Октябрьского переворота, как его называли в традициях того времени, а Февральской, так называемой бескровной революции, когда он был ректором Тверской духовной семинарии в сане архимандрита. Владыка Вениамин был свидетелем убийства Николая Георгиевича фон Бюнтинга. Это был губернатор Тверской губернии. Государственный человек, который отказался признать какие-то органы в Твери, которые, в свою очередь, признали Временное правительство. И понимая, что он обречен на смерть, по телефону исповедался викарному владыке Арсению (Смоленцу). У владыки Вениамина было чувство вины. Потому что никто из духовных лиц за этого человека не заступился. Совершенно беззащитный, немолодой человек был убит. Потом над телом его глумились, чему был свидетель владыка Вениамин. И он пишет, чтопредставители благостного Евангелия экзамен не выдержали. Вот какой он выводит урок. И в дальнейшем своей работой, пастырским окормлением русской армии барона Врангеля он попытается подвести духовную основу под Белое движение. Вообще вся его деятельность на территории, занятой белыми, – это организация всенародного покаяния, это призыв к молитве. Но, к сожалению, увы, он не всегда слышал ответы на свои призывы. Далеко не всегда.
– Владыка Вениамин пишет и о своем отношении к простому народу. Народ тянулся к владыке. Почему народ его так любил, не боясь, просил в Крыму выступить посредником в переговорах с Врангелем?
– Причина в полном отсутствии какого-то высокомерия у владыки Вениамина. Он был выходцем, условно говоря, из социальных низов. Семья жила нелегко. Отец и мать поднимали детей на ноги. Это были те люди, которые учились на медные деньги, как тогда говорили. И владыка Вениамин этого не забыл. Хотя по социальной лестнице достаточно высоко поднялся. Был архимандритом перед революцией. Были ордена государственные, которыми награждали духовных лиц и светских чиновников. То есть он делал карьеру. Но, видимо, было в нем что-то, что влекло к нему людей. И я думаю, что, прежде всего, его вера. Такая же простая вера, как и у этих людей. Простая вера и соответствие его жизни тому, что он декларировал.
– По инициативе епископа Вениамина был подготовлен и предварительно одобрен Врангелем проект указа о запрещении матерной брани в войсках. Почему этот проект «провалили» – то есть не пропустили – генералы?
– Сложно сказать. Я думаю, что в тот критический момент, когда судьба Крыма висела на волоске, было не до ругани в войсках. Крым был последним клочком русской земли, который занимали белые (не считая Дальнего Востока, но там была другая ситуация). Но владыка Вениамин свое послание распространил. У нас есть текст этого послания, который был обнаружен в напечатанном виде в архиве. Это довольно сильное воззвание. Другое дело, что в преддверии катастрофы, я думаю, на это мало обратили внимание.
– Поражает одна удивительная закономерность: дважды митрополит Вениамин и Лев Троцкий высказывались одинаково по двум пунктам: об искоренении мата в русской армии и по поводу отсутствия крестьян в ближайшем окружении Врангеля в Крыму. Сам митрополит в книге напишет об этом так: «Нас всех поразило такое совпадение: белый архиерей и красный комиссар говорили одно и то же». Значит ли это, что белая элита была совершенно чужда простому народу?
– Я думаю, может быть, что всё не так категорично. Потому что все-таки мы знаем, что и Белое движение, белое офицерство по своему составу было более демократичным, нежели кастовое офицерство предвоенного периода – перед началом Первой мировой войны. Потому что в армию пришло очень много офицеров военного времени, окончивших ускоренные курсы. Это были обычные люди, дети телеграфистов, тех же священников, агрономов. Простые ребята, которые получили образование и затем воевали, а потом вступили в Белое движение. Но, несомненно, они не смогли решить главный вопрос в России – вопрос аграрный. Это одна из основных причин, по которой они проиграли.
– Всеукраинский Церковный Собор, проходивший в Киеве в 1918 году, утвердил автономный статус Православной Церкви на Украине в составе Православной Российской Церкви и ее каноническое единство с Патриархом Московским и всея России, хотя в воздухе носилась идея автокефалии. Расскажите про позицию участвовавшего в Соборе владыки Вениамина по этому вопросу.
– Прежде всего, усилиями таких людей, как владыка Вениамин, людей с ясным каноническим сознанием, все-таки удалось предотвратить хаос, который вызвало бы провозглашение автокефалии. И он очень четко в своих воспоминаниях выделяет то, что за вот этими решениями, как будто бы церковными, за стремлениями к самостоятельности Поместной Церкви стояли сугубо националистические взгляды тех людей, с которыми ему приходилось заседать на Соборе. Соборяне проживали вместе: служители, сторонники автокефалии, националисты. И вот один священнослужитель, по воспоминаниям владыки Вениамина, говорил: я поп, но если бы я не был попом, я бы резал москалей. Ну что уж актуальнее может быть! По нашим-то временам.
– Вы имеете в виду события, которые сейчас разворачиваются в связи с Денисенко?
– Не только с Денисенко. Вообще вся эта истерия… Владыка очень любил Украину, у него были корни украинские. Он там служил. У него было особое отношение к ней. Владыка Вениамин совершенно не принимал этого национализма и считал его несовместимым с христианством, а национализм как раз тогда и зарождался.
– В Северной Америке владыка Вениамин столкнулся с крайне неприязненным отношением со стороны многих православных верующих, подавляющее большинство которых поддержало митрополита Платона, и подвергался публичным оскорблениям с их стороны.
– Действительно, большинство поддерживало владыку Платона (Рождественского), но среди американской паствы было много людей, которые вообще никак не были связаны с борьбой белых и красных. Это были люди, выехавшие в Америку еще до революции. Условием признания митрополита Сергия было подчинение Московской Патриархии, признание Декларации о лояльности. Но для этих людей всё это было слишком далеко. Хотя были люди и радикально настроенные, которые не приняли владыку Вениамина. Тут вопрос канонического устройства митрополии. Там всё очень сложно продолжалось до тех пор, пока наконец не была провозглашена автокефалия, но уже Американской Церкви.
Владыка Вениамин действительно нес крест своего служения. На американские годы в его биографии выпадает деятельность патриотическая. Началась Великая Отечественная война, Германия напала на его Родину. Владыка Вениамин говорил, что теперь даже болеть некогда, надо делать, помогать. Он очень активно действовал. Собирал помощь на Красный крест, на Красную армию. Это факт.
– Владыка писал: «Я давно пришел к заключению, что главную роль в характере человека играет, прежде всего, наследственность». Потребуются большие усилия, напряжение духа и воли, чтобы в короткий срок одной жизни добиться каких-нибудь значительных результатов и изменить и природные, и прирожденные (наследственные) наши свойства. Какими качествами, на ваш взгляд, обладал владыка Вениамин?
– Судя по воспоминаниям, у него было удивительное детство. Семья жила небогато, но и не пребывала в нищете. Как и большинство семей его круга в то дореволюционное время. Без излишеств, без роскоши. Семья жила в атмосфере любви. Было почитание родителей. То, что закладывалось в те годы, владыка Вениамин пронес через всю жизнь. Он очень чтил своих родителей, просил их поминать. Просил тех людей, которые, как он надеялся, будут читать его труды. Он любил своих братьев и сестер. И вот это ощущение микромира, который был подлинной домашней – в прямом смысле этого слова – Церковью, мне кажется, во многом и определило его жизненный путь. Он пошел дальше, чем предполагали его родители. Были проблемы с вопросом о принятии монашества, потому что родители считали, что ему нужно стать женатым священником. Но, тем не менее, потом всё это как-то устроилось. И вот этот мощный импульс такого очень здорового в нравственном отношении детства, отрочества, юности, несомненно, пригодился ему на жизненном пути и сыграл свою роль.
По материалам сайта: http://www.pravoslavie.ru/